Центр города находится в стагнации и требует коренных перемен, считает руководитель архитектурной мастерской «Студия-44» Никита Явейн. «Карповка» побеседовала с зодчим о том, можно ли сохранить рядовую застройку старого Петербурга и на какие компромиссы можно идти в деле сохранения исторического наследия.

— Ситуация достаточно сложная. С 1930-ми годами нынешний уровень не выдерживает сравнения. Вся система отбора, система образования тогда не исключала непрофессионализма, он был, но мы таких архитекторов не помним, поскольку их было гораздо меньше. Система исключала откровенную гадость, а регламенты действовали, писаные и неписаные, поскольку это была государственная система проектирования. Если мы говорим о дореволюционном времени, то сравнивать тоже нелегко. Для понимания ситуации: 2–3 дома в год падало из-за качества строительства. Капитализм развивался быстрыми темпами, а потому уровень архитектуры был очень разный, но, опять-таки в среднем, та система была гораздо более гармонична и халтуру в центр не пускала. Были достаточно жесткие понятия среди заказчиков, что хуже чего-то делать нельзя. Тем более большинство из коммерсантов жило в Петербурге, а не так, как сейчас, — инвесторы живут в других странах, и им ничего, кроме прибыли, из этого города не нужно.
— Понятно, что сейчас гармонии и какого-то единомыслия среди заказчиков нет. А среди архитектурного сообщества есть ли представление того, чего категорически делать нельзя?— Что такое архитектурное сообщество? Некая мифология, кем-то созданная. В российской системе проектирования с 1956 года архитектор — один из маленьких винтиков. Я думаю, 50%, а может быть, и все 70% домов делаются сегодня в Санкт-Петербурге проектными конторами при различных строительных концернах, а оставшаяся половина делается малоизвестными организациями, связанными с заказчиками если не намертво, то почти намертво.
То, что мы называем «архитектурным сообществом», эти 10–20–30–40 имен, — это десятая доля архитектурного рынка в лучшем случае. Поэтому говорить о сообществе очень сложно. Я достаточно открытый человек, стараюсь общаться побольше, но добрую половину имен просто не знаю. Это могут быть люди из других городов, из других стран, вообще без архитектурного образования. В принципе, сегодня любой может спроектировать дом, и называть все это вместе архитектурным сообществом можно очень условно.
— Вообще какова сегодня роль архитектора в проекте?— В разных ситуациях, у разных архитекторов, при разных заказчиках может складываться диаметрально противоположная ситуация. Архитектор может быть одним из рядовых участников, роль которого в проектировании — 5%. Такое случается сплошь и рядом. С другой стороны, он может быть, если не хозяином стройки, то одним из центров реализации проекта. Это возможно, если есть желание заказчика, но такие ситуации — против системы, не в ее рамках. Сегодня случаи, когда архитектор управляет работой и реализует то, что он хочет, — это исключение из правил.

— У меня есть такое свойство, что те, кто идет против, с ними что-то плохое происходит. Либо снимают с должностей, или они разоряются, это не первый раз. Что касается разницы между проектом и реальностью: был еще случай, когда на Ждановке мы отказались от авторства еще на средней стадии строительства. Хотя сегодня кажется, я могу выбирать заказчика, объект, всю ситуацию, в жизни все выходит намного сложнее — заказчики меняются, друг другу перепродают объекты, еще что-то происходит. Или просто человек, казавшийся адекватным, оказывается не совсем адекватным. Таких ситуаций очень много.
— Хочется задать вопрос по одному из ваших проектов, по заказу СПбГУ на реконструкцию комплекса Михайловской дачи. Этот объект реализуется именно так, как вы представляли? Лекционный зал, пристроенный к конюшенному корпусу, выглядит неоднозначно, особенно с Петергофского шоссе.— Давайте я попробую на это развернуто ответить. Во-первых работа, конечно, очень сложная. Почему сложная? Когда мы начинали заказанный объем застройки, было 50 тыс. метров квадратных при 20 с чем-то существующих исторических. Когда мы участвовали в этом тендере, мы понимали, как выйти на положительный результат. По мере пути пожелания выросли довольно сильно, и в действительности оказалось необходимо 110–115 тыс. «квадратов». При этом этот рост был объективен, потому что заказчик стал разбираться в том, что же ему нужно. Понимая вначале, что студенты просто учатся, потом он осознал, что им нужно жить, что нужен спорт, нужна библиотека.
Увы, у нас сплошь и рядом такие ситуации, например, академия балета Эйфмана начиналась с семи тысяч, кончилась двенадцатью. Конкретно Конюшенный корпус в Михайловке был 8 тыс. метров, сегодня он будет порядка 22 тыс. Конечно, задача усложнилась, но это не тот проект, за который мне стыдно. Всем критикующим я бы сегодня задал два вопроса: первый — Михайловка разваливалась, стояла, и она бы довольно быстро развалилась. Сегодня же никто не может сказать, что даже дворец, в котором сейчас работы не ведутся, не законсервирован. Второе — все забыли тот вид, который имел этот Конюшенный корпус? Посмотрите фотографии десятилетней давности — в советское время он был полностью изуродован: четырехэтажная пристройка справа, трехэтажная слева, ничего похожего на исторические здания там не было. А мы вернули ему первоначальный облик и при этом значительно уменьшили внешний объем.
Мы считаем, что главный вид на Конюшенный корпус открывается с Нижней дороги. И оттуда видна только полная, чистая реставрация, воссоздание двора, который был практически застроен. Вид с Петергофской дороги — это, в общем, случайный вид. Я думаю, эта перспектива потихонечку зарастет зеленью. Наверное, могли бы быть другие решения. Стандартное решение было, которое было почти согласовано, — это застройка двора. И это — вне моей этики. Этого нельзя было делать, хотя это было обговорено еще до того, как я начал строить.
Сейчас построенный купол еще облицуют серо-зеленоватым цинко-титаном, и, я думаю, он приживется, зарастет и приживется. Наверное, было бы лучше, если бы было для памятника, если бы площадь осталась 50 тыс. метров квадратных, но, с другой стороны, эта бизнес-школа меньше быть не может. Это не коммерческое «я больше прибыли получу», она либо такая, либо никакая. Увы, это так.